« — В Свердловске за два года было расстреляно 19 тысяч 410 человек. Чтобы осознать эту цифру, мы будем считать. Одна цифра — одна человеческая жизнь. Начинайте, пожалуйста.
— Я не могу, не могу считать. У меня такое чувство, будто я их сама расстреливаю…»
Так начался иммерсивный спектакль «Дело № 39496» на 12 километре Новомосковского тракта в Екатеринбурге. Здесь расположен мемориальный комплекс жертв политических репрессий. Место выбрано неслучайно: сюда в 1937-1938 годах свозили тела репрессированных из подвалов НКВД. Жителей области расстреливали прямо здесь, недалеко от спортивного комплекса «Динамо». Он также принадлежал НКВД.
Перед началом экскурсии-театра женщина на пороге серьезным голосом сказала, что запускать будут по одному и предупредила: «Здесь много эмоциональных моментов, а основное действие — в лесу. Если вы в какой-то момент захотите закончить спектакль — скажите об этом, и вас выведут». Пришла моя очередь — я спокойно зашла и поднялась на второй этаж. Спокойствие пропало тут же, когда я увидела двух мужчин — один из них стоял с холщовым мешком. Сразу представила — сейчас мне его наденут на голову и поведут на допрос. Обошлось, просто изъяли все личные вещи.
- Анастасия Павловна, встаньте к стене, сейчас я сделаю ваше фото. Теперь в профиль, уберите волосы.
Все говорят жестко и холодно, становится не по себе. Завели в комнату, там уже сидели те, кто зашел до меня. В абсолютной тишине все что-то писали — позже я тоже получила анкету. Такую заполняли на допросе арестованные. Стало понятно — на меня завели дело.
- Анастасия Павловна, Максим Юрьевич — на выход.
Снова завели в комнату. Два стула, стол, на столе лампа.
- Сейчас вы будете ознакомлены с делом Филиппа Загурского.
Мужчина открыл папку и начал быстро выкладывать листки один за одним.
- Оглавление, анкета, протокол допроса…приговор — ВМН. Аббревиатура знакома?
- Да.
Так мы познакомились с главным героем спектакля — Филиппом Загурским, обвиненным в работе на польскую разведку. Он был единственным, кого опознали во время раскопок на Мемориале в 1990 году — нашли удостоверение среди останков. Его дело идет под №39496.
Вместо сцены в спектакле — целый лес, действующие лица — мы сами. По узким тропинкам сквозь сугробы нас сопровождают актеры-волонтеры.
- Здесь в лесу есть несколько яблоневых рощь. Точное происхождение их неизвестно, но по одной из версий — такие высаживали на места, где были обнаружены останки репрессированных.
Одна из локаций — как раз в такой роще. На ветках сиротливо развешены бумажные кульки и портреты репрессированных.
- Родственники долгие годы продолжали носить маленькие посылочки, отдавая последнее и даже не догадываясь, что получать их уже некому. Чаще всего в такие передачки клали вареную картошину, кусочек сахара и пару папирос — люди отдавали последнее.
Каждый из нас взял такой кулек и, выбрав портрет, повесил его рядом. Так передачки все-таки нашли своих адресатов.
До другой локации идти пришлось долго, проваливаясь в снег. Вдалеке раздавались звуки выстрелов. Оказывается, они не были частью сценария — позже нам рассказали, что рядом идут то ли учения, то ли работы. Но менее жутко от этого не стало.
- Анастасия Павловна, залезайте в яму.
Передо мной была наскоро вырытая яма, глубиной в пару метров.
- Простите, но я боюсь высоты.
- Залезайте в яму.
Так я оказалась на месте расстрелянных — в годы “Большого террора” в такие ямы закапывали трупы. Стояла и не знала, что будет дальше. Странное чувство — вроде понимаешь, что все это — спектакль, а ты — просто его часть. Но когда мне сказали, что простояла всего две минуты — не поверила.
Дальше моя роль внезапно сменилась — из обвиняемого я стала обвинителем.
- Анастасия Павловна, еще раз откроем дело Загурского. Приговор — высшая мера наказания. Ознакомились? Скиньте, пожалуйста, камень вниз.
Не понимая, в чем дело, подняла камень и кинула с горы.
- За исполнение приговора вам положен паек — тушенка.
Мне в руки суют банку. Понимаю — только что я вовсе не просто бросила камень.
Завершением спектакля стал поиск однофамильцев на бесконечных каменных плитах с именами репрессированных. Моя фамилия редкая для России, я не нашла. Но были те, кто отыскал две, три, и даже десять строчек.
Часто имена — единственное, что осталось у родственников репрессированных. Неизвестны обстоятельства ареста и гибели. Архивы снова засекречивают, а всеобъемлющей базы жертв Большого террора еще не создано. У Медузы есть материал, в котором подробно рассказано, как можно больше узнать о репрессированных родственниках.
А еще советую посмотреть небольшое интервью с Ириной Лядовой — режиссером спектакля. В нем она рассказывает о задумке, реакции людей и о том, почему тема репрессий замалчивается.
За фото спасибо Ларисе Казаковой!